Мир тупых инвалидов
(Алексей Кравецкий)
Он её любит, а она его — нет. Он её добивается, а она смотрит на других. Ну или наоборот, — в зависимости о целевой аудитории, — она его любит, а он встречается с её подружками. Потом, в конце, конечно же, он (она) понимают, что настоящее счастье рядом и сливается с этим счастьем в экстазе, попутно даря читателям ощущение: «Ну и дурак же главный герой — с самого начала ведь всё было очевидно».
Этот сюжет, безусловно, один из самых распространённых в культуре, поскольку крайне хорошо соответствует актуальным желаниям большей части читателей. Однако он довольно давно уже стал устаревать. Не в том смысле, что про его писать перестали, а в том, что эмпирически обнаружены гораздо более выигрышные сюжеты.
Самый-самый из них — сюжет о попаданцах. Краткая его суть примерно такая: наш среднестатистический современник, как правило, излагающий происходящее от первого лица (ввиду того, что сюжет отлично соответствует и чаяниям автора тоже), вдруг внезапно попадает в место Икс, расположенное где-то в прошлом, в стране магов и эльфов или, — чуть реже, — в отдалённом космосе. В этом месте ему достаётся вагон плюшек и общественное уважение в любых количествах, ибо он 1) Знает. 2) Умеет. 3) Вообще очень клёвый, а там таких почему-то нет.
Некоторые авторы, впрочем, подозревают, если нашего современника из любого времени перенести на тысячу лет назад, то он продержится там дня где-то так два-три. Языка ведь он не знает, обычаев не знает, приличий не знает, технологий тогдашних не знает, а его, нашего современника, в свою очередь, не знает никто из местных. Поэтому наш современник — сто пудов какой-то непонятный чужак, которого лучше всего сразу уконтрапупить или хотя бы сдать компетентным органам. Кроме того, умение включать люстру и слать е-мэйлы как-то не особо востребовано в том мире, где ни того, ни другого нет и ещё лет эдак с тысячу не будет. Там востребовано умение пахать, ковать и рубить мечом налево и направо, чем янки при дворе короля Артура и все его многочисленные последователи похвастаться не могли.
Ввиду этого сообразительные авторы для правдоподобности добавляют «божественное вмешательство» прямо на первых же страницах своего захватывающего романа. Скажем, герой знал о солнечном затмении, которое будет сразу же через три часа после его попадания в дикие средневековья, колдовья и космосовья. Или, скажем, его избрали, поскольку в нём Есть. Ну, что-то такое в нём Есть, о чём кто-то давно всё предсказал. А раз так, то совершенно нормально выдать попаданцу пропуск везде, анлим денег и ничем не ограниченные полномочия.
После успешного попадания попаданец, — даже если процесс попадания не сопровождался выдачей ему сверхспособностей, по неясной причине не выдающихся никому из местных, — напрягает интеллект и мастерски пользуется знаниями, которыми наградила его в двадцатом или двадцать первого веке ненавистная ему, — а также автору и читателю, — средняя школа, путём чего заруливает в минуса диких туземцев, не видавших этого ненавистного блага цивилизации.
Но, я думаю, если бы авторы были чуточку честнее и чуть менее боялись не вписаться в литературный политес, то вышеупомянутый сюжет рано или поздно бы превратился в неприкрытую версию того, что он есть на самом деле.
Главный герой, хилый студент экономического факультета заборостроительного института, попадает в страну инвалидов. Где сразу же начинает мастерски обыгрывать тех на деньги в футбол, баскетбол и волейбол, правила которых местные жители-инвалиды впервые узнаю́т от этого самого студента. Вдобавок инвалиды не только физически, но и умственно неполноценны. Поэтому они обращаются к студенту за платными советами, как им правильно вести хозяйство. Сил навалять пришельцу у инвалидов нет. И ума тягаться с ним — тоже. Студент поэтому отжимает в свою пользу дворец, построенный инвалидами в нечеловеческих условиях нечеловеческими усилиями, и становится безраздельным властителем. Безраздельным властителем страны тупых инвалидов.
На своих подданных он, конечно, смотрит свысока. Они ведь все от рождения убогие. Это в своём мире он был хилым, еле-еле образованным и ничего особого не умеющим. А в стране инвалидов — другое дело. Тут у него с самого начала огромная фора.
Собственно, самая суть этого шаблона для сюжетов -- в получении огромной форы. Причём зачастую такой, где не ты лучше, а другие хуже. В этом тайная мечта целевой аудитории: стать лучше других, ничего в себе не меняя. Не развивая себя. Не изнуряя тренировками. Стать лучше просто по факту. Но такое возможно лишь в одном случае: если вдруг все остальные разом станут гораздо хуже. В результате приходится попадать в сказочные миры убогих, слабых и тупых. Поскольку же в нашей культуре всё-таки присутствует запрет на избиение людей со врождённой физической и умственной ущербностью, приходится подыскивать такой мир, где все рождены нормальными, просто условия такие, что даже нормальным не удаётся развиться до уровня студента заборостроительного.
Надо отметить, что среднестатистический доброволец мог бы опробовать попаданчество в самом что ни на есть реальном мире — отправиться пожить в какое-нибудь туземное племя. Только по-честному отправиться, а не с грузовиком чудес цивилизации. Нет-нет. Без ничего. В набедренной повязке. И показать туземцам высший класс, о да.
Такая возможность действительно есть, но что-то как-то не наблюдается обилия примеров хилых студентов заборостроительных институтов, ставших вождями племён и выведших эти племена к вершинам цивилизованности. Напротив, говорят, туземцы обидно смеются над заехавшими к ним в поисках просветления туристами. Туристы, говорят, с точки зрения туземцев вообще ни хрена не умеют.
Однако в нашем мире наверняка совершенно неправильные туземцы. В правильных мирах — в средиземьях и средневековьях — туземцы гораздо более правильные. Поскольку ущербны в такой степени, что ни знаниями наших современников не обладают, ни в своём собственном мире ничего не понимают. Любой случайно к ним заскочивший сразу же уделывает их по всем фронтам.
Не совсем сам, правда. Сам — только тогда, когда при попадании ему была дадена вундервафля в виде мега-магии и турбо-ясновидения. В иных случаях попаданец лишь выдаёт гениальные идеи и раскрывает общие принципы. Среди местных же из ниоткуда отыскиваются крайне понятливые и технически одарённые, абсолютно послушные исполнители. Ведь идеи хилого студента из заборостроительного, его знание о существовании мобильной связи, Наполеона Б. и Пушкина А.С. — единственное, чего не хватало местным для построения цивилизации. Инженеры, которые по сбивчивым показаниям пришельца отстроят ядерную электростанцию, в наличии. Но вот беда - своих идей у них по нулям. Как они инженерить натренировались, не ясно, однако такой вот это мир у них. Загадочный.
Специально подстроенный мир. Мир, с нетерпением ожидающий попаданца. Мир, дающий ему фору по всем статьям сразу. Мир, где его мало что любят таким, какой он есть, но ещё и считают его, такого, какой он есть, гораздо лучше всех остальных. Мир, где тех, кто от него не в восторге, мало, и они все — конченые гады.
В любой современности путь к собственному величию тернист, труден, и, самое главное, долог. Даже если богатый папенька выделит тебе своего богатства, окружающие всё равно будут понимать, что причина твоего успеха — богатый папенька. И относиться будут соответствующе. А чтобы самому - это надо десятилетиями идти к успеху. Изучать, тренироваться, делать попытку за попыткой, переживать постоянные неудачи, но, стиснув зубы, выкарабкиваться к свету. Отдавая себе отчёт, что даже первые вестники успеха прибудут через много лет.
И это страшно злит. Я, такой замечательный, так собой любимый, почему-то воспринимаюсь как среднестатистический, такой же, как все. Хотелось бы сказать: «я слишком хорош для этого мира», — но на самом деле это мир слишком хорош для меня. Чтобы выделиться, мне нужен мир, который гораздо хуже. Но не по количеству зла (это как раз будет сильно мешать), а по количеству прогресса во всех его проявлениях. Мне бы, с моими среднестатистическими двумя глазами, — в мир, где все одноглазые. Или даже слепые. Но при этом слепые, которые знают о зрячих и никак не адаптировали мир к своей слепоте. Вот я бы там развернулся.
Мне бы мир, где люди не имеют образования, но его уважают. Мир, где все глупые, но ум в цене. Удивительным образом сюжет, вроде бы воспевающий прогресс, в глубине себя прославляет отсталость и дикость. Ведь только в этой отсталости и дикости так козы́рно смотрится среднестатистический современник.
(...)
Читатель книги о попаданцах спасается от недружелюбной к нему реальности, представляя себя в диком и отсталом вымышленном мире, который ему, пришельцу, рукоплещет. Запад при этом заставляет реальность рукоплескать себе по лекалам того же сюжета: провоцируя нарастание дикости и отсталости в мире реальном.
И речь не о том, что вышеописанные книги нельзя читать. И даже не о том, что их нельзя писать. Речь о том, что сие — сублимация. Причём сублимация, скажем так, весьма подленькая. Представлять себя героем, который всех спас, - вполне нормально. Но вот втайне мечтать, чтобы другим стало хуже, чем тебе, и поэтому ты пробился в герои безо всяких усилий, — путь к моральной деградации. Не говоря уже о том, что первое настраивает человека на саморазвитие и на исправление ситуации (пусть не всегда выливающееся в реальные поступки, но ведь некоторые мечтавшие в детстве стать космонавтами всё-таки ими стали). Второе же, наоборот, развивает пассивность и влечет за собой беспочвенные надежды, что не ты сам поднимешься на пьедестал почёта, а вся Земля вместе с этим пьедесталом вдруг прогнется под тебя.
Я могу предложить вам новый шаблон для сюжетов. Наш среднестатистический современник вдруг внезапно остаётся в нашем мире. Он хилый студент, который учится на экономическом факультете заборостроительного института. Его никто особо не ценит, однако он начинает работать над собой, прокачивает силу воли, овладевает знаниями, выходящими далеко за пределы его скудной институтской программы. В процессе он много тренируется, развивает у себя полезные навыки, организует вокруг себя людей, вместе они становятся ещё сильнее, а потом…
Нет, постойте, то, что происходит потом, не исключено, сейчас попадает под статью об экстремизме, надёжно защищающую мир, в том числе от всех позитивных в нём изменений.
Кроме того, сюжет, как я погляжу, не нов. Этим сюжетом изобиловали советские книги, да и, впрочем, история человечества: ведь её как раз писали те, кто вдруг внезапно не сбежал. То есть сюжет, как максимум, позабыт — в пользу сюжетов о специально подученных людях, которые решают проблемы реального мира, куда среднестатистическим людям лучше не соваться, и о людях среднестатистических, которые решают проблемы специально подученных миров.
Однако пора бы уже этот сюжет вспомнить. Пора бы.
Здесь хранится моя коллекция из найденного, сделанного или подаренного. Так - бусина к бусине - соберутся драгоценные четки. Когда - нибудь.
четверг, 9 июня 2011 г.
Победы Василия Степановича Петрова
Истребитель
08.06.11 11:50 | Redakteur
"Из представления к званию дважды Героя Советского Союза (орфография сохранена):
19.4.45 г. в ожесточенных боях в районе Ниски /Германия/ тов. ПЕТРОВ вновь показал свое безграничное мужество, геройство и умение руководить подразделениями в любой обстановке. Противник сосредоточив крупные силы пехоты и танков предпринял ряд сильных атак в направлении шоссе Роттенбург-Ниски с задачей перерезать дорогу по которой двигались наши наступающие войска на Дрезден. Гвардии майор ПЕТРОВ с целью занятия выгодного противотанкового рубежа обороны повел две штурмовых батареи в атаку на населенный пункт занимаемый противником. Благодаря умелого сочитания огня орудия прямой наводки с автоматно-пулеметным огнем орудийных расчетов и исключительной храбрости командира полка гвардии майора ПЕТРОВА Кол.Вильгельминенталь было взято и полк закрепился на выгодном рубеже. Противник несколько раз переходил в яростные контратаки но полк, руководимый т.ПЕТРОВЫМ, стойко отразил все атаки. Было уничтожено: 8 танков, до 200 человек пехоты.
Редкий случай: в "заключении старших начальников" описание подвигов продолжено:
В последнем бою 27.4.45 года в напряженный период боя лично поднял в атаку 1-й батальон 780 СП и в это время был тяжело ранен в обе ноги.
Он искал смерти в бою. И тогда, за неполных две недели до конца войны скорее всего не был рад, что, пусть и с тяжёлым ранением обеих ног, но остался в живых. Дело в том, что вот уже полтора года у 22-летнего Героя Советского Союза, командира 248 гв. ИПТАП гвардии майора Василия Степановича Петрова не было обеих рук.
Он родился в Дмитриевке Приазовского района Запорожской области, по самой распространённой версии — 22 июня 1922 года. В 17 лет поступил в Сумское артиллерийское училище,которое закончил лейтенантом в 1941 году. К началу войны он уже целых две недели командовал батареей 152-мм гаубиц 92-го отд. артдивизиона Владимир-Волынского укрепрайона.
Война началась тяжело: приказ на открытие огня пришёл поздно, тяжёлым орудиям несколько раз приходилось лихорадочно менять позиции под огнём наступавших танков. В итоге артиллеристы оказались в болоте без матчасти и некоторое время выходили к своим по-пехотному. А после выхода Петрова назначили в ИПТАП — истребительный противотанковый артиллерийский полк. Артиллеристы-истребители всегда встречали врага первыми. Подробнее про их службу можно прочитать в весьма познавательной книжке «Я дрался с Панцерваффе» из известной серии сборников интервью, которые собирает Артём Драбкин.
Он был иптаповцем и в 1942, и в 1943. В 1942 о комбате Петрове заговорили после вошедшей во фронтовые легенды переправы батареи через разбитый и подожжённый немецкими бомбардировщиками мост через Дон, после которой батарея мгновенно развернулась на огневую позицию и отбила от переправы немецкие танки. 14 сентября 1943 года подвиг практически повторился — только река была другая, Сула. Через два часа после переправы на дивизион капитана Петрова пошли 13 танков при поддержке батальона пехоты. Иптаповцы уже успели уничтожить семь танков и до двух рот пехоты, когда рота автоматчиков зашла в тыл артиллеристам. Несколько орудий дивизиона, развернувшись, встретили их картечью, а Петров повёл взвод управления и всех свободных артиллеристов в контратаку. После двухчасового боя, получив очередное ранение — в плечо, — Петров уничтожил ещё до 90 гитлеровцев и вывел свои батареи из окружения, прихватив семерых пленных.
А уже через неделю капитан Петров заменяет выбывшего командира полка — причём в ответственнейший момент: на переправе через Днепр. Именно стволы Петрова стали первой артиллерией Букринского плацдарма. 1 октября он встаёт за пушку со своим ординарцем — огонь немецких танков разметал весь расчёт одной из батарей. Личный счёт артиллериста увеличился на 4 танка и 2 шестиствольных миномёта.
Через неделю на плацдарме исчез друг Петрова, начальник разведки бригады майор Болелый. Петров отправился на его поиски — и исчез сам. Как потом оказалось, он нашёл тело погибшего друга и начал выносить его, когда попал под вражеский обстрел.
Командованию сообщили: оба артиллериста погибли, эвакуированы за Днепр и похоронены. Домой Петрову пошла похоронка. Но настолько велика была слава Петрова в бригаде, что командир распорядился найти его тело, чтобы предать земле со всеми воинскими почестями под салют из всех стволов бригады. Тело искали около суток. Раскопали братскую могилу у медсанбата. И в конце концов нашли его — в морге, под трупами умерших и погибших красноармейцев. Хирург отказывался класть безнадёжного капитана на операционный стол, чтобы не тратить впустую время — но прибывшая на розыск с плацдарма группа товарищей заставила медицину заняться капитаном под угрозой применения оружия.
Одна рука у Петрова была оторвана ещё на плацдарме, на сильно повреждённой второй успела начаться гангрена. Через некоторое время придя в себя, он обнаружил, что у него нет обеих рук. Трудно представить себе силу удара, обрушившегося на 21-летнего артиллериста. Известие о присвоении ему звания Героя Советского Союза (Указ был подписан 24 декабря 1943 года) особого облегчения не принесло.
Наверное, именно тогда по его просьбе добрые люди немного «похимичили» с его документами, изменив место рождения на Тамбов (там ему потом и поставили бронзовый бюст, кстати) и убрав сведения о семье: капитану категорически не хотелось, чтобы близкие ему люди узнали о том, что он стал самым беспомощным инвалидом, какого себе только можно представить — безруким. Пожизненно зависящим от посторонней помощи в самых простых человеческих делах.
Но друзья-артиллеристы его не забыли. Его звали обратно в бригаду, в полк — и на полк. Тогда, наверное, он и принял решение: добиться возвращения на фронт. Опыта на десятерых, да и, опять-таки, велик шанс погибнуть.
Через полгода после ранения гвардии майор Петров вернулся на фронт и стал командовать своим 248 гвардейским истребительным противотанковым артиллерийским Львовским ордена Ленина полком. И без рук дошёл с ним до Германии, умножая свою славу героя. Пока не был тяжело ранен — в ноги — в своём последнем бою с врагом 27 апреля 1945 года, когда лично поднял пехоту в атаку на удерживаемую немцами высоту. Новую выгодную позицию полк занял уже без него. Указ о присвоении ему звания дважды Героя, выдержки из которого процитированы в начале заметки, был подписан ровно через два месяца, 27 июня.
И начался новый бой — с инвалидностью, отношением некоторых окружающих, с завистниками. Казалось бы — великий герой войны, инвалид, сиди в кресле, пользуйся патронажными сёстрами и горя не знай. Ан нет. Коммунист Петров, хоть и неспособен даже расписаться в ведомости за уплату членских взносов, продолжает служить Родине. Поначалу даже и с понижением после послевоенного сокращения армии — 14 лет (!) в должности замкомполка, сначал в ЦГВ, потом в ПрикВО. А вот приехать инвалидом домой он отважился только через 10 лет после Победы.
Генерал-майором он стал в 1963 году в должности заместителя командира 35-й бригады оперативно-тактических ракет. Потом получает назначение заместителем командующего артиллерией ПрикВО. В 1977 году ему присваивают звание генерал-лейтенанта артиллерии. Как ему рассказали в 1982 году, он был пожизненно зачислен в кадры Вооружённых Сил СССР по личному распоряжению Сталина. И, кстати, настолько велика была сила сталинского приказа, что уже в 1994 году его действие фактически подтвердил Кучма, оставив Петрова пожизненно в рядах украинской армии.
Петров борется с угрожающей ему после неоднократных ранений атрофией мышц ног, занимаясь футболом, бегая по часу и приседая по 1000—1500 раз в день. Он заканчивает истфак Львовского университета, защищает диссертацию («Князь Бисмарк и возникновение Германской империи 1860-1871 годов») в Военно-артиллерийской командной академии в Ленинграде, становится кандидатом военных наук, пишет два тома мемуаров «Прошлое с нами». Пишет всё сам — сначала зажимая ручку в зубах, потом научившись держать её ногой, а потом — с помощью специального крепящегося к телу держателя.
После развала СССР Василий Степанович Петров остаётся на Украине, где прошла вся его мирная жизнь и немалая часть боевой. Его назначают заместителем командующего Ракетными войсками и артиллерией сухопутных войск украинской армии, в 1999 году присваивают звание генерал-полковника. Хотя далеко не всё на закате его жизни было безоблачно. Под конец жизни здоровье подводило его всё чаще (от одних только боевых ранений 17 шрамов, да ещё несколько так и не удалённых из груди осколков), с 1994 года стало портиться зрение. Говорят, власти обещали ему особняк в Киеве, но свои последние годы генерал прожил за городом в простом деревянном доме-даче.
Кавалер двух орденов Ленина, орденов Октябрьской Революции, Красного Знамени, Отечественной войны I степени, трёх орденов Красной Звезды, многих медалей, ордена Дружбы (Россия), ордена Богдана Хмельницкого (Украина), польских орденов «Виртути милитари» V класса и «Военный крест» Василий Степанович Петров умер 15 апреля 2003 года, похоронен на Байковом кладбище в Киеве.
В июле 2010 года именем В.С.Петрова названа 55-я отдельная артиллерийская Будапештская орденов Красного Знамени, Богдана Хмельницкого и Александра Невского бригада Вооруженных Сил Украины. Есть и музей — «Музей-усадьба дважды Героя Советского Союза Василия Степановича Петрова». Это хата Петровых в его родной Дмитриевке. Под экспозицию приспособлена одна комната, в двух других живёт сестра героя Александра Петрова, она же смотрительница музея, в котором ещё в 2005 году не было ни воды, ни телефона. А дом, в котором генерал прожил последние годы, снесли через год после его смерти — видимо, чтобы не портил окрестности правительственных дач. "
08.06.11 11:50 | Redakteur
"Из представления к званию дважды Героя Советского Союза (орфография сохранена):
19.4.45 г. в ожесточенных боях в районе Ниски /Германия/ тов. ПЕТРОВ вновь показал свое безграничное мужество, геройство и умение руководить подразделениями в любой обстановке. Противник сосредоточив крупные силы пехоты и танков предпринял ряд сильных атак в направлении шоссе Роттенбург-Ниски с задачей перерезать дорогу по которой двигались наши наступающие войска на Дрезден. Гвардии майор ПЕТРОВ с целью занятия выгодного противотанкового рубежа обороны повел две штурмовых батареи в атаку на населенный пункт занимаемый противником. Благодаря умелого сочитания огня орудия прямой наводки с автоматно-пулеметным огнем орудийных расчетов и исключительной храбрости командира полка гвардии майора ПЕТРОВА Кол.Вильгельминенталь было взято и полк закрепился на выгодном рубеже. Противник несколько раз переходил в яростные контратаки но полк, руководимый т.ПЕТРОВЫМ, стойко отразил все атаки. Было уничтожено: 8 танков, до 200 человек пехоты.
Редкий случай: в "заключении старших начальников" описание подвигов продолжено:
В последнем бою 27.4.45 года в напряженный период боя лично поднял в атаку 1-й батальон 780 СП и в это время был тяжело ранен в обе ноги.
Он искал смерти в бою. И тогда, за неполных две недели до конца войны скорее всего не был рад, что, пусть и с тяжёлым ранением обеих ног, но остался в живых. Дело в том, что вот уже полтора года у 22-летнего Героя Советского Союза, командира 248 гв. ИПТАП гвардии майора Василия Степановича Петрова не было обеих рук.
Он родился в Дмитриевке Приазовского района Запорожской области, по самой распространённой версии — 22 июня 1922 года. В 17 лет поступил в Сумское артиллерийское училище,которое закончил лейтенантом в 1941 году. К началу войны он уже целых две недели командовал батареей 152-мм гаубиц 92-го отд. артдивизиона Владимир-Волынского укрепрайона.
Война началась тяжело: приказ на открытие огня пришёл поздно, тяжёлым орудиям несколько раз приходилось лихорадочно менять позиции под огнём наступавших танков. В итоге артиллеристы оказались в болоте без матчасти и некоторое время выходили к своим по-пехотному. А после выхода Петрова назначили в ИПТАП — истребительный противотанковый артиллерийский полк. Артиллеристы-истребители всегда встречали врага первыми. Подробнее про их службу можно прочитать в весьма познавательной книжке «Я дрался с Панцерваффе» из известной серии сборников интервью, которые собирает Артём Драбкин.
Он был иптаповцем и в 1942, и в 1943. В 1942 о комбате Петрове заговорили после вошедшей во фронтовые легенды переправы батареи через разбитый и подожжённый немецкими бомбардировщиками мост через Дон, после которой батарея мгновенно развернулась на огневую позицию и отбила от переправы немецкие танки. 14 сентября 1943 года подвиг практически повторился — только река была другая, Сула. Через два часа после переправы на дивизион капитана Петрова пошли 13 танков при поддержке батальона пехоты. Иптаповцы уже успели уничтожить семь танков и до двух рот пехоты, когда рота автоматчиков зашла в тыл артиллеристам. Несколько орудий дивизиона, развернувшись, встретили их картечью, а Петров повёл взвод управления и всех свободных артиллеристов в контратаку. После двухчасового боя, получив очередное ранение — в плечо, — Петров уничтожил ещё до 90 гитлеровцев и вывел свои батареи из окружения, прихватив семерых пленных.
А уже через неделю капитан Петров заменяет выбывшего командира полка — причём в ответственнейший момент: на переправе через Днепр. Именно стволы Петрова стали первой артиллерией Букринского плацдарма. 1 октября он встаёт за пушку со своим ординарцем — огонь немецких танков разметал весь расчёт одной из батарей. Личный счёт артиллериста увеличился на 4 танка и 2 шестиствольных миномёта.
Через неделю на плацдарме исчез друг Петрова, начальник разведки бригады майор Болелый. Петров отправился на его поиски — и исчез сам. Как потом оказалось, он нашёл тело погибшего друга и начал выносить его, когда попал под вражеский обстрел.
Командованию сообщили: оба артиллериста погибли, эвакуированы за Днепр и похоронены. Домой Петрову пошла похоронка. Но настолько велика была слава Петрова в бригаде, что командир распорядился найти его тело, чтобы предать земле со всеми воинскими почестями под салют из всех стволов бригады. Тело искали около суток. Раскопали братскую могилу у медсанбата. И в конце концов нашли его — в морге, под трупами умерших и погибших красноармейцев. Хирург отказывался класть безнадёжного капитана на операционный стол, чтобы не тратить впустую время — но прибывшая на розыск с плацдарма группа товарищей заставила медицину заняться капитаном под угрозой применения оружия.
Одна рука у Петрова была оторвана ещё на плацдарме, на сильно повреждённой второй успела начаться гангрена. Через некоторое время придя в себя, он обнаружил, что у него нет обеих рук. Трудно представить себе силу удара, обрушившегося на 21-летнего артиллериста. Известие о присвоении ему звания Героя Советского Союза (Указ был подписан 24 декабря 1943 года) особого облегчения не принесло.
Наверное, именно тогда по его просьбе добрые люди немного «похимичили» с его документами, изменив место рождения на Тамбов (там ему потом и поставили бронзовый бюст, кстати) и убрав сведения о семье: капитану категорически не хотелось, чтобы близкие ему люди узнали о том, что он стал самым беспомощным инвалидом, какого себе только можно представить — безруким. Пожизненно зависящим от посторонней помощи в самых простых человеческих делах.
Но друзья-артиллеристы его не забыли. Его звали обратно в бригаду, в полк — и на полк. Тогда, наверное, он и принял решение: добиться возвращения на фронт. Опыта на десятерых, да и, опять-таки, велик шанс погибнуть.
Через полгода после ранения гвардии майор Петров вернулся на фронт и стал командовать своим 248 гвардейским истребительным противотанковым артиллерийским Львовским ордена Ленина полком. И без рук дошёл с ним до Германии, умножая свою славу героя. Пока не был тяжело ранен — в ноги — в своём последнем бою с врагом 27 апреля 1945 года, когда лично поднял пехоту в атаку на удерживаемую немцами высоту. Новую выгодную позицию полк занял уже без него. Указ о присвоении ему звания дважды Героя, выдержки из которого процитированы в начале заметки, был подписан ровно через два месяца, 27 июня.
И начался новый бой — с инвалидностью, отношением некоторых окружающих, с завистниками. Казалось бы — великий герой войны, инвалид, сиди в кресле, пользуйся патронажными сёстрами и горя не знай. Ан нет. Коммунист Петров, хоть и неспособен даже расписаться в ведомости за уплату членских взносов, продолжает служить Родине. Поначалу даже и с понижением после послевоенного сокращения армии — 14 лет (!) в должности замкомполка, сначал в ЦГВ, потом в ПрикВО. А вот приехать инвалидом домой он отважился только через 10 лет после Победы.
Генерал-майором он стал в 1963 году в должности заместителя командира 35-й бригады оперативно-тактических ракет. Потом получает назначение заместителем командующего артиллерией ПрикВО. В 1977 году ему присваивают звание генерал-лейтенанта артиллерии. Как ему рассказали в 1982 году, он был пожизненно зачислен в кадры Вооружённых Сил СССР по личному распоряжению Сталина. И, кстати, настолько велика была сила сталинского приказа, что уже в 1994 году его действие фактически подтвердил Кучма, оставив Петрова пожизненно в рядах украинской армии.
Петров борется с угрожающей ему после неоднократных ранений атрофией мышц ног, занимаясь футболом, бегая по часу и приседая по 1000—1500 раз в день. Он заканчивает истфак Львовского университета, защищает диссертацию («Князь Бисмарк и возникновение Германской империи 1860-1871 годов») в Военно-артиллерийской командной академии в Ленинграде, становится кандидатом военных наук, пишет два тома мемуаров «Прошлое с нами». Пишет всё сам — сначала зажимая ручку в зубах, потом научившись держать её ногой, а потом — с помощью специального крепящегося к телу держателя.
После развала СССР Василий Степанович Петров остаётся на Украине, где прошла вся его мирная жизнь и немалая часть боевой. Его назначают заместителем командующего Ракетными войсками и артиллерией сухопутных войск украинской армии, в 1999 году присваивают звание генерал-полковника. Хотя далеко не всё на закате его жизни было безоблачно. Под конец жизни здоровье подводило его всё чаще (от одних только боевых ранений 17 шрамов, да ещё несколько так и не удалённых из груди осколков), с 1994 года стало портиться зрение. Говорят, власти обещали ему особняк в Киеве, но свои последние годы генерал прожил за городом в простом деревянном доме-даче.
Кавалер двух орденов Ленина, орденов Октябрьской Революции, Красного Знамени, Отечественной войны I степени, трёх орденов Красной Звезды, многих медалей, ордена Дружбы (Россия), ордена Богдана Хмельницкого (Украина), польских орденов «Виртути милитари» V класса и «Военный крест» Василий Степанович Петров умер 15 апреля 2003 года, похоронен на Байковом кладбище в Киеве.
В июле 2010 года именем В.С.Петрова названа 55-я отдельная артиллерийская Будапештская орденов Красного Знамени, Богдана Хмельницкого и Александра Невского бригада Вооруженных Сил Украины. Есть и музей — «Музей-усадьба дважды Героя Советского Союза Василия Степановича Петрова». Это хата Петровых в его родной Дмитриевке. Под экспозицию приспособлена одна комната, в двух других живёт сестра героя Александра Петрова, она же смотрительница музея, в котором ещё в 2005 году не было ни воды, ни телефона. А дом, в котором генерал прожил последние годы, снесли через год после его смерти — видимо, чтобы не портил окрестности правительственных дач. "
вторник, 7 июня 2011 г.
От Сергея Козлова
РАЗРЕШИТЕ С ВАМИ ПОСУМЕРНИЧАТЬ
- Заяц просится посумерничать.
- Пускай сумерничает, - сказал Ежик и вынес на крыльцо еще одно
плетеное кресло.
- Можно войти? - спросил Заяц. Он стоял под крыльцом, пока Медвежонок
разговаривал с Ежиком.
- Входи, - сказал Ежик.
Заяц поднялся по ступенькам и аккуратно вытер лапы о половичок.
- Три-три! - сказал Медвежонок. - Ежик любит, чтобы было чисто.
- Можно сесть? - спросил Заяц.
- Садись, - сказал Медвежонок. И Ежик с Медвежонком тоже сели.
- А как мы будем сумерничать? - спросил Заяц.
Ежик промолчал.
- Сиди в сумерках и молчи, - сказал Медвежонок.
- А разговаривать можно? - спросил Заяц. Ежик опять промолчал.
- Говори, - сказал Медвежонок.
- Я в первый раз сумерничаю, - сказал Заяц, - поэтому не знаю правил. Вы не сердитесь на меня, ладно?
- Мы не сердимся, - сказал Ежик.
- Я как узнал, что вы сумерничаете, я стал прибегать к твоему, Ежик, дому и глядеть во-он из-под того куста. Во, думаю, как красиво они сумерничают! Вот бы и мне! И побежал домой, и стащил с чердака старое кресло, сел и сижу...
- И чего? - спросил Медвежонок.
- А ничего. Темно стало, - сказал Заяц. - Нет, думаю, это не просто так, это не просто сиди и жди. Что-то здесь есть. Попрошусь, думаю, посумерничать с Ежиком и Медвежонком. Вдруг пустят?
- Угу, - сказал Медвежонок.
- А мы уже сумерничаем? - спросил Заяц. Ежик глядел, как медленно опускаются сумерки, как заволакивает низинки туман, и почти не слушал Зайца.
- А можно, сумерничая, петь? - спросил Заяц. Ежик промолчал.
- Пой, - сказал Медвежонок.
- А что?
Никто ему не ответил.
- А можно веселое? Давайте я веселое спою, а то зябко как-то?
- Пой, - сказал Медвежонок.
- Ля-ля! Ля-ля! - завопил Заяц. И Ежику сделалось совсем грустно.
Медвежонку было неловко перед Ежиком, что вот он притащил Зайца и Заяц мелет, не разбери чего, а теперь еще воет песню. Но Медвежонок не знал, как быть, и поэтому завопил вместе с Зайцем.
- Ля-ля-лю-лю! - вопил Медвежонок.
- Ля-ля! Ля-ля! - пел Заяц. А сумерки сгущались, и Ежику просто больно было все это слышать.
- Давайте помолчим, - сказал Ежик. - Послушайте, как тихо!
Заяц с Медвежонком смолкли и прислушались. Над поляной, над лесом плыла осенняя тишина.
- А что, - шепотом спросил Заяц, - теперь делать?
- Ш-ш-ш! - сказал Медвежонок.
- Это мы сумерничаем? - прошептал Заяц. Медвежонок кивнул.
- До темноты - молчать?..
Стало совсем темно, и над самыми верхушками елок показалась золотая
долька луны.
От этого Ежику с Медвежонком вдруг стало на миг теплее. Они поглядели
друг на друга, и каждый почувствовал в темноте, как они друг другу
улыбнулись.
КАК ОТТЕНИТЬ ТИШИНУ
- Я очень люблю осенние пасмурные дни, - сказал Ежик. - Солнышко тускло светит, и так туманно- туманно...
- Спокойно, - сказал Медвежонок.
- Ага. Будто все остановилось и стоит.
- Где? - спросил Медвежонок.
- Нет, вообще. Стоит и не двигается.
- Кто?
- Ну, как ты не понимаешь? Никто.
- Никто стоит и не двигается?
- Ага. Никто не двигается.
- А комары? Вон как летают! Пи-и!.. Пи-и!.. - И Медвежонок замахал
лапами, показал, как летит комар.
- Комары только еще больше, - тут Ежик остановился, чтобы подыскать
слово, - о т т е н я ю т неподвижность, - наконец сказал он.
Медвежонок сел:
- Как это?
Они лежали на травке у обрыва над рекой и грелись на тусклом осеннем
солнышке. За рекой, полыхая осинами, темнел лес.
- Ну вот смотри! - Ежик встал и побежал. - Видишь?
- Что?
- Как неподвижен лес?
- Нет, - сказал Медвежонок. - Я вижу, как ты бежишь.
- Ты не на меня смотри, на лес! - И Ежик побежал снова. - Ну?
- Значит, мне на тебя не смотреть?
- Не смотри.
- Хорошо, - сказал Медвежонок и отвернулся.
- Да зачем ты совсем-то отвернулся?
- Ты же сам сказал, чтобы я на тебя не смотрел.
- Нет, ты смотри, только на меня и на лес о д н о в р е м е н н о,
понял? Я побегу, а он будет стоять. Я о т т е н ю его неподвижность.
- Хорошо, - сказал Медвежонок. - Давай попробуем. - И уставился на
Ежика во все глаза. - Беги! Ежик побежал.
- Быстрее! - сказал Медвежонок. Ежик побежал быстрее.
- Стой! - крикнул Медвежонок. - Давай начнем сначала.
- Почему?
- Да я никак не могу посмотреть на тебя и на лес одновременно: ты так
смешно бежишь, Ежик!
- А ты смотри на меня и на лес, понимаешь? Я - бегу, лес - стоит. Я
оттеняю его неподвижность.
- А ты не можешь бежать большими прыжками?
- Зачем?
- Попробуй.
- Что я - кенгуру?
- Да нет, но ты - ножками, ножками, и я не могу оторваться.
- Это не важно, как я бегу, понял? Важно то, что я бегу, а он - стоит.
- Хорошо, - сказал Медвежонок. - Беги!
Ежик побежал снова.
- Ну?
- Такими маленькими шажками не оттенишь, сказал Медвежонок. - Тут надо
прыгать вот так! И он прыгнул, как настоящий кенгуру.
- Стой! - крикнул Ежик. - Слушай! Медвежонок замер.
- Слышишь, как тихо?
- Слышу.
- А если я крикну, то я криком о т т е н ю тишину.
- А-а-а!.. - закричал Медвежонок.
- Теперь понял?
- Ага! Надо кричать и кувыркаться! А-а-а! - снова завопил Медвежонок и
перекувырнулся через голову.
- Нет! - крикнул Ежик. - Надо бежать и подпрыгивать. Вот! - И заскакал
по поляне.
- Нет! - крикнул Медвежонок. - Надо бежать, падать, вскакивать и
лететь.
- Как это? - Ежик остановился.
- А вот так! - И Медвежонок сиганул с обрыва.
- И я! - крикнул Ежик и покатился с обрыва вслед за Медвежонком.
- Ля-ля-ля! - завопил Медвежонок, вскарабкиваясь обратно.
- У-лю-лю! - по-птичьему заверещал Ежик.
- Ай-яй-яй! - во все горло закричал Медвежонок и прыгнул с обрыва
снова.
Так до самого вечера они бегали, прыгали, сигали с обрыва и орали во
все горло, оттеняя неподвижность и тишину осеннего леса.
ПТИЦА
Все лето Заяц плел веревку, и к осени она у него стала длиной до неба."Приделаю крючок, - думал Заяц, - заброшу на звезду и..."
Прибежала Белка:
- Ты что делаешь, Заяц?
- Веревку сплел, - сказал Заяц.
- А зачем?
- Залезу на небо, - сказал Заяц.. - Хочешь, тебя возьму с собой?
- Возьми, - сказала Белка. Ночью высыпали звезды.
Заяц забросил крючок на самую большую звезду, и веревка тонкой паутинкой протянулась от земли до неба.
- Лезь, - сказал Заяц.
- А ты?
- Я за тобой.
И Белка побежала на небо.
Заяц полез следом, но он не умел лазать по веревке, и поэтому сильно
отстал.
- Ты где? Лезь скорее! - кричала Белка из темноты. А Заяц лез и лез и
уже стал уставать.
- Где же ты? - торопила Белка. Она давно забралась на звезду и ждала
Зайца. А Заяц раскачивался посередке, между небом и землей, и у него не было
больше сил ни лезть вверх, ни спуститься на землю.
- Ну что ты там? - спросила из темноты Белка.
- Сил нет. Не могу, - сказал Заяц.
- Ты - как по веточке, как по веточке, - сказала Белка.
Заяц раскачивался во тьме, уши его трепал ночной ветерок, он видел далеко внизу родной лес, а вверху - большую звезду и понимал, что сейчас разожмет лапы и упадет.
"Все лето плел веревку, - горестно думал Заяц, - и вот..."
- Эй! - вдруг услышал он знакомый голос с земли. - Кто там висит? И другой знакомый голос ответил:
- Далеко. Не видно.
- Как ты думаешь, Ежик, кто там может быть?
- Птица, - сказал Ежик.
- Какая же птица висит посреди неба? "Редкая", - хотел сказать Заяц. Но промолчал.
- Это Заяц! - крикнула со звезды Белка. - Полез на небо и вот застрял.
- Медвежонок, его надо спасать!
- Спасите меня, - тихо сказал Заяц.
- С каких это пор Зайцы стали лазать по небу? - проворчал Медвежонок и
дернул за веревку.
- Ой, - тихо сказал Заяц.
- Как будем спасать? - спросил Ежик.
- Сейчас, - сказал Медвежонок. И убежал.
- Заяц! - крикнул Ежик. - Это ты?
- Я, - тихо сказал Заяц.
- Не слышу!
- Я, - погромче сказал Заяц, потому что, если бы он крикнул совсем
громко, он бы упал.
- Это он, он! - крикнула со звезды Белка.
- Держись, Заяц! - крикнул Ежик. - Медвежонок что-то придумал! И тут
вернулся Медвежонок с простыней.
- Держи, - сказал он. И дал два конца Ежику. - Заяц! - закричал в
темноту Медвежонок. - Прямо под тобой мы растянули простыню, слышишь? Прыгай!
- Я боюсь, - сказал Заяц.
- Он боится! - крикнула Белка. Ей со звезды было слышнее.
- Прыгай, кому говорят! - еще громче крикнул Медвежонок, и, откинувшись
назад, они с Ежиком, как могли, растянули простыню. - Ну!
- Прыгай! - крикнула Белка. Заяц разжал лапы и полетел, полетел,
полетел, только черный ночной ветер засвистал между ушами.
"Где ж простыня? Где же земля?" - думал Заяц и не знал, что он, как
большая птица с широкими крыльями, летит над землей и уже не может упасть.
МЫ БУДЕМ ПРИХОДИТЬ И ДЫШАТЬ
Вот уже несколько дней не было солнца. Лес стоял пустой, тихий. Даже
вороны не летали, - вот какой был пустой лес.
- Ну все, готовься к зиме, - сказал Медвежонок.
- А где птицы? - спросил Ежик.
- Готовятся. Утепляют гнезда.
- А Белка где?
- Дупло сухим махом выкладывает.
- А Заяц?
- Сидит в норе, дышит. Хочет надышать на всю зиму.
- Вот глупый, - улыбнулся Ежик.
- Я ему сказал: перед зимой не надышишься.
- А он?
- Надышу, говорит. Буду дышать и дышать.
- Айда к нему, может, чем поможем. И они отправились к Зайцу.
Заячья нора была в третьей стороне от горы. С одной стороны - дом Ежика, с другой - дом Медвежонка, а с третьей - нора Зайца.
- Вот, - сказал Медвежонок. - Здесь. Эй, Заяц! - крикнул он.
- А, - глухо донеслось из норы.
- Ты что там делаешь? - спросил Ежик.
- Дышу.
- Много надышал?
- Нет еще. Половиночку.
- Хочешь, мы подышим сверху? - спросил Медвежонок.
- Не получится, - донеслось из норы. - У меня - дверь.
- А ты сделай щелочку, - сказал Ежик.
- Приоткрой чуть-чуть, а мы будем дышать, - сказал Медвежонок.
- Бу-бу-бу, - донеслось из норы.
- Что?
- Сейчас, - сказал Заяц. - Ну, дышите!
Ежик с Медвежонком легли голова к голове и стали дышать.
- Ха!.. Ха!.. - дышал Ежик.
- Ха-а!.. Ха-а!.. - дышал Медвежонок.
- Ну как? - крикнул Ежик.
- Теплеет, - сказал Заяц. - Дышите.
- А теперь? - через минуту спросил Медвежонок.
- Дышать - нечем, - сказал Заяц.
- Выходи к нам! - крикнул Ежик.
- Дверь закрой и вылазь!
Заяц хлопнул дверью и вылез наружу.
- Ну как?
- Как в бане, - сказал Заяц.
- Вот видишь, втроем-то лучше, - сказал Медвежонок.
- Мы теперь всю зиму будем к тебе приходить и дышать, - сказал Ежик.
- А будешь замерзать, приходи ко мне, - сказал Медвежонок.
- Или ко мне, - сказал Ежик.
- Спасибо, - сказал Заяц. - Я обязательно приду. Только вы ко мне не ходите, ладно?
- Да почему?..
- Следы, - сказал Заяц. - Натопчете, и тогда кто-нибудь меня
обязательно съест.
ЛИСИЧКА
Это был необыкновенный осенний день! Было столько синевы, столько
огненных листьев, столько солнца, что к вечеру Медвежонок заплакал.
- Ты чего это? - спросил Ежик.
- Не знаю, - сказал Медвежонок. - Плакать хочется.
- Да ты посмотри...
- Я видел, - сказал Медвежонок. - Потому и плачу.
- Чего ж здесь плакать? Радоваться надо, - сказал Ежик.
- Я от радости плачу, - сказал Медвежонок.
- Разве от радости плачут?
- Еще бы! - И Медвежонок разрыдался.
- Успокойся, что ты! - Ежик погладил Медвежонка лапой. - Завтра снова будет солнце, и снова будут лететь листья, и улетать птицы.
- Улетать, - всхлипнул Медвежонок. И разревелся еще пуще.
- Но они прилетят, - сказал Ежик. - Они вернутся. Пройдет зима, снег растает, и они вернутся.
- Зима. - Медвежонок горько плакал и весь вздрагивал.
- Ну да, зима. Но она пройдет, и все будет снова.
- Не хочу! Не хочу, слышишь?
- Чего ты не хочешь?
- Чтобы все уходило, улетало! - крикнул Медвежонок.
- Это же ненадолго, - сказал Ежик. - Ты же сам знаешь. А как красиво зимой!
- Зимой я тоже буду плакать.
- Зимой? Да почему?
- Мне будет ее жалко. - И Медвежонок уже так расплакался, что Ежик понял: словами здесь не поможешь.
- Бежим! - крикнул он.
- Куда? - поднял зареванные глаза Медвежонок.
- Бежим, говорю! - И Ежик схватил Медвежонка за лапу и потащил в лес.
- Куда ты меня тащишь?!
Они пробежали мимо старой сломанной березы, перешли по сгнившему мостку ручей, перелезли через срубленную осину и, петляя между горелых пней,
поднялись в гору.
- Смотри! - сказал Ежик и показал Медвежонку гриб-лисичку.
Маленький золотой гриб, поджав коленки, в сумерках сидел во мху.
- Видишь? - сказал Ежик. - У него нет ни папы, ни мамы, ни Ежика, ни
Медвежонка, он совсем один - и не плачет.
- Заяц просится посумерничать.
- Пускай сумерничает, - сказал Ежик и вынес на крыльцо еще одно
плетеное кресло.
- Можно войти? - спросил Заяц. Он стоял под крыльцом, пока Медвежонок
разговаривал с Ежиком.
- Входи, - сказал Ежик.
Заяц поднялся по ступенькам и аккуратно вытер лапы о половичок.
- Три-три! - сказал Медвежонок. - Ежик любит, чтобы было чисто.
- Можно сесть? - спросил Заяц.
- Садись, - сказал Медвежонок. И Ежик с Медвежонком тоже сели.
- А как мы будем сумерничать? - спросил Заяц.
Ежик промолчал.
- Сиди в сумерках и молчи, - сказал Медвежонок.
- А разговаривать можно? - спросил Заяц. Ежик опять промолчал.
- Говори, - сказал Медвежонок.
- Я в первый раз сумерничаю, - сказал Заяц, - поэтому не знаю правил. Вы не сердитесь на меня, ладно?
- Мы не сердимся, - сказал Ежик.
- Я как узнал, что вы сумерничаете, я стал прибегать к твоему, Ежик, дому и глядеть во-он из-под того куста. Во, думаю, как красиво они сумерничают! Вот бы и мне! И побежал домой, и стащил с чердака старое кресло, сел и сижу...
- И чего? - спросил Медвежонок.
- А ничего. Темно стало, - сказал Заяц. - Нет, думаю, это не просто так, это не просто сиди и жди. Что-то здесь есть. Попрошусь, думаю, посумерничать с Ежиком и Медвежонком. Вдруг пустят?
- Угу, - сказал Медвежонок.
- А мы уже сумерничаем? - спросил Заяц. Ежик глядел, как медленно опускаются сумерки, как заволакивает низинки туман, и почти не слушал Зайца.
- А можно, сумерничая, петь? - спросил Заяц. Ежик промолчал.
- Пой, - сказал Медвежонок.
- А что?
Никто ему не ответил.
- А можно веселое? Давайте я веселое спою, а то зябко как-то?
- Пой, - сказал Медвежонок.
- Ля-ля! Ля-ля! - завопил Заяц. И Ежику сделалось совсем грустно.
Медвежонку было неловко перед Ежиком, что вот он притащил Зайца и Заяц мелет, не разбери чего, а теперь еще воет песню. Но Медвежонок не знал, как быть, и поэтому завопил вместе с Зайцем.
- Ля-ля-лю-лю! - вопил Медвежонок.
- Ля-ля! Ля-ля! - пел Заяц. А сумерки сгущались, и Ежику просто больно было все это слышать.
- Давайте помолчим, - сказал Ежик. - Послушайте, как тихо!
Заяц с Медвежонком смолкли и прислушались. Над поляной, над лесом плыла осенняя тишина.
- А что, - шепотом спросил Заяц, - теперь делать?
- Ш-ш-ш! - сказал Медвежонок.
- Это мы сумерничаем? - прошептал Заяц. Медвежонок кивнул.
- До темноты - молчать?..
Стало совсем темно, и над самыми верхушками елок показалась золотая
долька луны.
От этого Ежику с Медвежонком вдруг стало на миг теплее. Они поглядели
друг на друга, и каждый почувствовал в темноте, как они друг другу
улыбнулись.
КАК ОТТЕНИТЬ ТИШИНУ
- Я очень люблю осенние пасмурные дни, - сказал Ежик. - Солнышко тускло светит, и так туманно- туманно...
- Спокойно, - сказал Медвежонок.
- Ага. Будто все остановилось и стоит.
- Где? - спросил Медвежонок.
- Нет, вообще. Стоит и не двигается.
- Кто?
- Ну, как ты не понимаешь? Никто.
- Никто стоит и не двигается?
- Ага. Никто не двигается.
- А комары? Вон как летают! Пи-и!.. Пи-и!.. - И Медвежонок замахал
лапами, показал, как летит комар.
- Комары только еще больше, - тут Ежик остановился, чтобы подыскать
слово, - о т т е н я ю т неподвижность, - наконец сказал он.
Медвежонок сел:
- Как это?
Они лежали на травке у обрыва над рекой и грелись на тусклом осеннем
солнышке. За рекой, полыхая осинами, темнел лес.
- Ну вот смотри! - Ежик встал и побежал. - Видишь?
- Что?
- Как неподвижен лес?
- Нет, - сказал Медвежонок. - Я вижу, как ты бежишь.
- Ты не на меня смотри, на лес! - И Ежик побежал снова. - Ну?
- Значит, мне на тебя не смотреть?
- Не смотри.
- Хорошо, - сказал Медвежонок и отвернулся.
- Да зачем ты совсем-то отвернулся?
- Ты же сам сказал, чтобы я на тебя не смотрел.
- Нет, ты смотри, только на меня и на лес о д н о в р е м е н н о,
понял? Я побегу, а он будет стоять. Я о т т е н ю его неподвижность.
- Хорошо, - сказал Медвежонок. - Давай попробуем. - И уставился на
Ежика во все глаза. - Беги! Ежик побежал.
- Быстрее! - сказал Медвежонок. Ежик побежал быстрее.
- Стой! - крикнул Медвежонок. - Давай начнем сначала.
- Почему?
- Да я никак не могу посмотреть на тебя и на лес одновременно: ты так
смешно бежишь, Ежик!
- А ты смотри на меня и на лес, понимаешь? Я - бегу, лес - стоит. Я
оттеняю его неподвижность.
- А ты не можешь бежать большими прыжками?
- Зачем?
- Попробуй.
- Что я - кенгуру?
- Да нет, но ты - ножками, ножками, и я не могу оторваться.
- Это не важно, как я бегу, понял? Важно то, что я бегу, а он - стоит.
- Хорошо, - сказал Медвежонок. - Беги!
Ежик побежал снова.
- Ну?
- Такими маленькими шажками не оттенишь, сказал Медвежонок. - Тут надо
прыгать вот так! И он прыгнул, как настоящий кенгуру.
- Стой! - крикнул Ежик. - Слушай! Медвежонок замер.
- Слышишь, как тихо?
- Слышу.
- А если я крикну, то я криком о т т е н ю тишину.
- А-а-а!.. - закричал Медвежонок.
- Теперь понял?
- Ага! Надо кричать и кувыркаться! А-а-а! - снова завопил Медвежонок и
перекувырнулся через голову.
- Нет! - крикнул Ежик. - Надо бежать и подпрыгивать. Вот! - И заскакал
по поляне.
- Нет! - крикнул Медвежонок. - Надо бежать, падать, вскакивать и
лететь.
- Как это? - Ежик остановился.
- А вот так! - И Медвежонок сиганул с обрыва.
- И я! - крикнул Ежик и покатился с обрыва вслед за Медвежонком.
- Ля-ля-ля! - завопил Медвежонок, вскарабкиваясь обратно.
- У-лю-лю! - по-птичьему заверещал Ежик.
- Ай-яй-яй! - во все горло закричал Медвежонок и прыгнул с обрыва
снова.
Так до самого вечера они бегали, прыгали, сигали с обрыва и орали во
все горло, оттеняя неподвижность и тишину осеннего леса.
ПТИЦА
Все лето Заяц плел веревку, и к осени она у него стала длиной до неба."Приделаю крючок, - думал Заяц, - заброшу на звезду и..."
Прибежала Белка:
- Ты что делаешь, Заяц?
- Веревку сплел, - сказал Заяц.
- А зачем?
- Залезу на небо, - сказал Заяц.. - Хочешь, тебя возьму с собой?
- Возьми, - сказала Белка. Ночью высыпали звезды.
Заяц забросил крючок на самую большую звезду, и веревка тонкой паутинкой протянулась от земли до неба.
- Лезь, - сказал Заяц.
- А ты?
- Я за тобой.
И Белка побежала на небо.
Заяц полез следом, но он не умел лазать по веревке, и поэтому сильно
отстал.
- Ты где? Лезь скорее! - кричала Белка из темноты. А Заяц лез и лез и
уже стал уставать.
- Где же ты? - торопила Белка. Она давно забралась на звезду и ждала
Зайца. А Заяц раскачивался посередке, между небом и землей, и у него не было
больше сил ни лезть вверх, ни спуститься на землю.
- Ну что ты там? - спросила из темноты Белка.
- Сил нет. Не могу, - сказал Заяц.
- Ты - как по веточке, как по веточке, - сказала Белка.
Заяц раскачивался во тьме, уши его трепал ночной ветерок, он видел далеко внизу родной лес, а вверху - большую звезду и понимал, что сейчас разожмет лапы и упадет.
"Все лето плел веревку, - горестно думал Заяц, - и вот..."
- Эй! - вдруг услышал он знакомый голос с земли. - Кто там висит? И другой знакомый голос ответил:
- Далеко. Не видно.
- Как ты думаешь, Ежик, кто там может быть?
- Птица, - сказал Ежик.
- Какая же птица висит посреди неба? "Редкая", - хотел сказать Заяц. Но промолчал.
- Это Заяц! - крикнула со звезды Белка. - Полез на небо и вот застрял.
- Медвежонок, его надо спасать!
- Спасите меня, - тихо сказал Заяц.
- С каких это пор Зайцы стали лазать по небу? - проворчал Медвежонок и
дернул за веревку.
- Ой, - тихо сказал Заяц.
- Как будем спасать? - спросил Ежик.
- Сейчас, - сказал Медвежонок. И убежал.
- Заяц! - крикнул Ежик. - Это ты?
- Я, - тихо сказал Заяц.
- Не слышу!
- Я, - погромче сказал Заяц, потому что, если бы он крикнул совсем
громко, он бы упал.
- Это он, он! - крикнула со звезды Белка.
- Держись, Заяц! - крикнул Ежик. - Медвежонок что-то придумал! И тут
вернулся Медвежонок с простыней.
- Держи, - сказал он. И дал два конца Ежику. - Заяц! - закричал в
темноту Медвежонок. - Прямо под тобой мы растянули простыню, слышишь? Прыгай!
- Я боюсь, - сказал Заяц.
- Он боится! - крикнула Белка. Ей со звезды было слышнее.
- Прыгай, кому говорят! - еще громче крикнул Медвежонок, и, откинувшись
назад, они с Ежиком, как могли, растянули простыню. - Ну!
- Прыгай! - крикнула Белка. Заяц разжал лапы и полетел, полетел,
полетел, только черный ночной ветер засвистал между ушами.
"Где ж простыня? Где же земля?" - думал Заяц и не знал, что он, как
большая птица с широкими крыльями, летит над землей и уже не может упасть.
МЫ БУДЕМ ПРИХОДИТЬ И ДЫШАТЬ
Вот уже несколько дней не было солнца. Лес стоял пустой, тихий. Даже
вороны не летали, - вот какой был пустой лес.
- Ну все, готовься к зиме, - сказал Медвежонок.
- А где птицы? - спросил Ежик.
- Готовятся. Утепляют гнезда.
- А Белка где?
- Дупло сухим махом выкладывает.
- А Заяц?
- Сидит в норе, дышит. Хочет надышать на всю зиму.
- Вот глупый, - улыбнулся Ежик.
- Я ему сказал: перед зимой не надышишься.
- А он?
- Надышу, говорит. Буду дышать и дышать.
- Айда к нему, может, чем поможем. И они отправились к Зайцу.
Заячья нора была в третьей стороне от горы. С одной стороны - дом Ежика, с другой - дом Медвежонка, а с третьей - нора Зайца.
- Вот, - сказал Медвежонок. - Здесь. Эй, Заяц! - крикнул он.
- А, - глухо донеслось из норы.
- Ты что там делаешь? - спросил Ежик.
- Дышу.
- Много надышал?
- Нет еще. Половиночку.
- Хочешь, мы подышим сверху? - спросил Медвежонок.
- Не получится, - донеслось из норы. - У меня - дверь.
- А ты сделай щелочку, - сказал Ежик.
- Приоткрой чуть-чуть, а мы будем дышать, - сказал Медвежонок.
- Бу-бу-бу, - донеслось из норы.
- Что?
- Сейчас, - сказал Заяц. - Ну, дышите!
Ежик с Медвежонком легли голова к голове и стали дышать.
- Ха!.. Ха!.. - дышал Ежик.
- Ха-а!.. Ха-а!.. - дышал Медвежонок.
- Ну как? - крикнул Ежик.
- Теплеет, - сказал Заяц. - Дышите.
- А теперь? - через минуту спросил Медвежонок.
- Дышать - нечем, - сказал Заяц.
- Выходи к нам! - крикнул Ежик.
- Дверь закрой и вылазь!
Заяц хлопнул дверью и вылез наружу.
- Ну как?
- Как в бане, - сказал Заяц.
- Вот видишь, втроем-то лучше, - сказал Медвежонок.
- Мы теперь всю зиму будем к тебе приходить и дышать, - сказал Ежик.
- А будешь замерзать, приходи ко мне, - сказал Медвежонок.
- Или ко мне, - сказал Ежик.
- Спасибо, - сказал Заяц. - Я обязательно приду. Только вы ко мне не ходите, ладно?
- Да почему?..
- Следы, - сказал Заяц. - Натопчете, и тогда кто-нибудь меня
обязательно съест.
ЛИСИЧКА
Это был необыкновенный осенний день! Было столько синевы, столько
огненных листьев, столько солнца, что к вечеру Медвежонок заплакал.
- Ты чего это? - спросил Ежик.
- Не знаю, - сказал Медвежонок. - Плакать хочется.
- Да ты посмотри...
- Я видел, - сказал Медвежонок. - Потому и плачу.
- Чего ж здесь плакать? Радоваться надо, - сказал Ежик.
- Я от радости плачу, - сказал Медвежонок.
- Разве от радости плачут?
- Еще бы! - И Медвежонок разрыдался.
- Успокойся, что ты! - Ежик погладил Медвежонка лапой. - Завтра снова будет солнце, и снова будут лететь листья, и улетать птицы.
- Улетать, - всхлипнул Медвежонок. И разревелся еще пуще.
- Но они прилетят, - сказал Ежик. - Они вернутся. Пройдет зима, снег растает, и они вернутся.
- Зима. - Медвежонок горько плакал и весь вздрагивал.
- Ну да, зима. Но она пройдет, и все будет снова.
- Не хочу! Не хочу, слышишь?
- Чего ты не хочешь?
- Чтобы все уходило, улетало! - крикнул Медвежонок.
- Это же ненадолго, - сказал Ежик. - Ты же сам знаешь. А как красиво зимой!
- Зимой я тоже буду плакать.
- Зимой? Да почему?
- Мне будет ее жалко. - И Медвежонок уже так расплакался, что Ежик понял: словами здесь не поможешь.
- Бежим! - крикнул он.
- Куда? - поднял зареванные глаза Медвежонок.
- Бежим, говорю! - И Ежик схватил Медвежонка за лапу и потащил в лес.
- Куда ты меня тащишь?!
Они пробежали мимо старой сломанной березы, перешли по сгнившему мостку ручей, перелезли через срубленную осину и, петляя между горелых пней,
поднялись в гору.
- Смотри! - сказал Ежик и показал Медвежонку гриб-лисичку.
Маленький золотой гриб, поджав коленки, в сумерках сидел во мху.
- Видишь? - сказал Ежик. - У него нет ни папы, ни мамы, ни Ежика, ни
Медвежонка, он совсем один - и не плачет.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)